В гостях у программы “Байдильдинов нефть” побывал партнер Агентства энергетического анализа Алексей Преснов. В ходе совместного эфира речь шла о проблемах и перспективах казахстанского рынка электроэнергетики, а также о том, куда могут привести грядущие реформы и насколько мы приблизился к желаемому результату.
На казахстанском рынке сложилась уникальная ситуация
Олжас Байдильдинов:
— Сразу хотел бы сделать небольшую ремарку. Цены на оптовом рынке в России сейчас сопоставимы с ценами на оптовом рынке в Казахстане и это очень удивительно. С учётом того, что в Казахстане и уровень заработных плат в целом ниже, и энергоресурсы (газ, уголь и так далее) тоже дешевле. То есть, в Казахстане, наверное, должно быть дешевле. Но эта ситуация, конечно, уникальна. Однако, мы не успели договорить о предыдущей ситуации, как она изменилась и рынок накрыло новой реформой. Вы прекрасно осведомлены о том, что происходит на казахстанском рынке, более того, вовлечены как консультанты, как эксперты. Расскажите вкратце, реформа, которая сейчас у нас в Казахстане проходит, на ваш взгляд, нужна она или не нужна и почему? Когда мы в прошлый раз обсуждали это с Сергеем Агафоновым, я удивился спешке с которой она проходит. Мне, как потребителю, 10 дней дали на то, чтобы я новый договор заключил, иначе отключим электроэнергию. Я не помню когда в Казахстане какая-то реформа была в такой спешке проведена. Как вы думаете, почему такая спешка?
Алексей Преснов:
— Она вообще странная, эта реформа, и по форме, и по содержанию. Какие-то обсуждения шли и мы следили за ними, но потом, без широкой огласки, буквально за четыре дня она была проведена. Причём это создает проблемы не только тем участникам рынка, которые были вынуждены прекратить свою деятельность, но и в общем-то властям. Появилась масса различных обращений, обращений в суд. Суд, естественно, как обычно в наших странах, выносит решения “ни вам ни нам”. Мол, вы идите в другой суд, потому что мы не готовы. Хотя, в общем, то что делала власть, то, что делало Министерство, все эти запрещения не имеют юридической силы. Я с интересом смотрел ваш эфир с Сергеем Агафоновым, почитал к эфиру комментарии, но, к сожалению, до сути проблемы никто, что называется, не докопался. А суть-то, в общем, достаточно простая — она заключается в том, что примерно 18% объемов, которые были у независимых энергоснабжающих организаций, не несли нагрузки по перекрестному субсидированию за счет повышенных тарифов для коммерческих предприятий и бюджета. У вас, причем, это раздельно сделано, в отличие от других стран и от России в частности. То есть, тарифы разные, у бюджетников почему-то самый высокий, то есть бюджет как бы платит за бедных.
Олжас Байдильдинов:.
Да, грубо говоря, у нас бюджет субсидирует это.
Алексей Преснов:
Плюс коммерческие потребители и прочие юридические лица, у них тоже повышенный тариф. А население платит пониженный тариф. Я размышлял на эту тему, ведь такая ситуация в Казахстане возникла не так давно — во второй половине десятых годов. При этом в России такая же ситуация, но возникла она еще в конце девяностых, когда тарифы начали расти в связи различными мероприятиями, а для населения власть сдерживала тариф. Разрыв между тарифом населения и тарифом для прочих потребителей существовал с конца девяностых и эта проблема до сих пор не решена, несмотря на то, что в России построен относительно неплохой рынок в операционной части. Все равно население платит меньше за счет того, что его субсидируют прочие потребители. В основном это происходит через сетевой тариф. То есть, сетевой тариф в отношении населения гораздо меньше, иногда даже бывает отрицательным в некоторых регионах, потому что в каждом регионе соотношение между прочими потребителями и населением разное. В некоторых регионах промышленность очень много потребляет, при этом населения там мало и, соответственно, промышленность очень легко берёт на себя эту ношу. А в некоторых, как например в Москве, населения много, потребляет оно много, при том, что промышленность там почти отсутствует. Поэтому это региональная история, в каждом регионе есть это перекрестное субсидирование. В Казахстане оно появилось в конце нулевых. С введением программы “Тариф в обмен на инвестиции”, с введением рынка мощности тарифы стали расти, а власть — сдерживать их рост для населения. Независимые поставщики возникли после 2004 года, после разделения по видам деятельности появилась возможность организовывать такие компании, получать лицензии. Из 500 лицензий примерно 100-120 работали и около 25 из них были реально независимые, а остальные — карманные, о которых все говорят. Вот они, Сергей Агафонов называет их олигополии (то есть генерация, имеющая сети, образующие единый холдинг с гарантирующим поставщиком на конце) они создавали дополнительно для себя независимого поставщика, который тоже как бы конкурировал на этой площадке. Такие “независимые” не несли этой нагрузки практически, они обслуживали 2% населения. Поэтому, естественно, их тарифы могли быть ниже. Если ты не несешь нагрузки, то конечный тариф у тебя может быть ниже. При этом, до появления единого закупщика это все было скрыто в двусторонних договорах, а на самом деле происходило вот что. Генерация, несмотря на то, что у них есть предельный тариф, своему гарантирующему поставщику они могли ниже предельного тарифа продать. А уже когда приходил к ним независимый и покупал, ему отпускали по предельному. Соответственно, значительная часть этой “перекрёстки”, несколько тенге, сидела непосредственно в генерации.
Олжас Байдильдинов:
А в Москве какой сейчас тариф для населения?
Алексей Преснов:
Тарифы разные, в том числе потому, что используются многотарифные счетчики, но в пик 8-9 руб для населения. Умножаю на пять, получается 40-45 тенге.
Олжас Байдильдинов:
У нас где-то 25 примерно, от пика там получается в два раза ниже. Но это пока…
Алексей Преснов:
Ночью ниже, порядка 5 рублей. Там везде многотарифные счётчики стоят.
Олигополия вместо конкуренции
Олжас Байдильдинов:
Олигополии мы с Сергеем не успели затронуть, но почему вообще возникла такая ситуация? Она, как вы сказали, в том числе связана с региональными особенностями. Были крупные металлургические предприятия, которые нуждались в электроэнергии. Во времена СССР, понятно, это был какой-то единый цикл, а позже, после обретения независимости, эти станции так или иначе оказались в структурах ГМК и эта социалка была на них перегружена. Соответственно, 80% рынка заняли олигополии, о котором Сергей говорил, это действительно так. Наверное, вряд ли могло сложиться по-другому, тем не менее, эта реформа, как вы заметили, неоднозначная.
Алексей Преснов:
Говоря про олигополии, он даже не совсем это имеет в виду. Он имеет в виду аффилированность сетей. Вы проводили реформы, как и Россия, примерно в один и тот же год, это был 2004-й. В России в 2003 приняли закон, в 2005 началась реформа. В России генерация была отсечена от сбыта полностью, “сбыты” были проданы вначале РАО ЕС, несколько кругов было, что называется, слияний и поглощений. В итоге все крупные “сбыты” оказались вновь в собственности генерации, но уже в другом формате. Сети были отделены сразу, сети принадлежат в основном государству, плюс в регионах есть небольшие частные сети, которые у нас называются территориальными сетевыми организациями. А то, что у вас называется РЭК — то есть, бывшая энергосистема Советского Союза — это государственный пакет, который контролируют Россети. У вас это осталось в этих холдингах. В Казахстане не довели до конца разделение по видам деятельности в плане именно юридической аффилированности, а разделили по видам деятельности как бы в два или три предприятия. То есть, генерация, допустим в Петропавловске, у него же там РЭК и у него же там гарантирующий поставщик тоже в собственности и они все входят в один холдинг. Как бы вроде все раздельно работают, но команды им дает глава холдинга. И поэтому, в том числе, Сергей говорит о том, что когда приходили независимые поставщики, им не продавали электроэнергию.
Что показал единый закупщик
Единый закупщик все поменял. При всех минусах, которые я критиковал, был один плюс — он показал единую цену, вообще цену оптового рынка, потому что она была неизвестна, она была где-то спрятана в этих двусторонних договорах. И как только он её показал, в конце 2023 года, она оказалась выше чем в России. Она уже не сравнима, она просто выше. И далее, самое главное, вот эту перекрестку, о которой я говорил, которая сидела частично на генерации, он вытащил наружу и отправил в сбытовой сектор. Власть это увидела, плюс с 1 января бюджет при закупках электроэнергии должен был перейти в конкурентную сферу (сейчас можно покупать у одного юридического лица), власть испугалась этого. Соответственно, у вот этих гарантирующих поставщиков, которые снабжают население, вымывается база тех потребителей, которые субсидируют население. А у этих — сверхдоходы, и, значит, давайте это как-то решать… Так вот, вместо этого решения нужно было обратиться в том числе к опыту России, посмотреть как это решено, потому что в России действительно эта проблема существует и она много лет не решается, несмотря на то, что вы сказали — выше уровень жизни и так далее. Потому что в регионах это проблема. Что бы ни говорили о том, что всё равно население потребляет услуги более дорогие, мол, надо ему объяснить, что если мы поднимем цену и выровняем ее с прочими потребителями, с промышленностью, бюджетом — тогда люди не будут переплачивать за товары и услуги. Но население, во-первых, этого не понимает, а во-вторых оно знает, что всё равно никто цены снижать не будет, они всегда будут расти. Поэтому задача эта сложно решаемая. С учётом того, что происходит в Казахстане сегодня в отрасли, с учетом всех планов по модернизации, по строительству 25 или 29 ГВт (при том, что вся энергосистема сейчас около 20 ГВт) причём это в течение ближайших 10 лет, планов там громадье. Естественно, это будет рост, без всяких “перекрестных”, просто рост и вы это ощущаете, я думаю, многие ощущают, особенно в северных регионах, где был избыток электроэнергии и, соответственно, цены были ниже. Когда это выровняли, все увидели рост на 30-40% и это еще не предел.
Как создать “ровное поле” для конкуренции
Естественно, все призывы “А давайте выровняем тарифы” — они просто не работают. Что нужно делать? Нужно “перекрёстку” эту каким-то образом четко идентифицировать в каждом регионе и каким-то образом её финансировать. Власть пошла по самому непродуктивному, на мой взгляд, пути. Взяли и ликвидировали существующий рынок, который с 2004 года как-то существовал, вместо того, чтобы из конкурентного сектора (а это конкурентный сектор) убрать эту “перекрёстку” в неконкурентный, монопольный, отправить её в сетевой тариф и дифференцировать не конечный тариф, а сетевой тариф именно в РЭКах. Мало того, он у вас вообще очень странный, но это отдельная история, он у вас не дифференцирован по уровням напряжения. Чтобы довести до вашей квартиры, допустим, в Астане электроэнергию или продать её на подстанцию заводу, который на высоком напряжении — это две разные стоимости. У вас этого нет, у вас единая цена. Вот этим надо было бы заниматься, а взяли и в течение четырех дней это всё обрезали и теперь, возвращаясь к тому, о чём разговаривал Сергей с вами, о чем говорят комментаторы, комментаторы до сих пор не понимают вообще в чем суть проблемы. Суть в том, что кто-то должен это финансировать, должно быть ровное поле для конкуренции. Потому что, если НЭСО (Нерегулируемая энергоснабжающая организация, — Прим. ред.) имели преимущество, они его, естественно, забирали.
Нужно ли “приостановить” эту историю
Олжас Байдильдинов:
Но желание властей, желание профильного Минэнерго, в принципе, понятно. В той же степени что и топливный рынок и цены на природный сжиженный газ, скажем так, сгладить, ввести какой-то единый тариф. По природному газу, наверное Вы слышали тоже, обсуждается единая плоская шкала для всей страны, а кто потребляет сверх определённого объёма, тем — более высокие цены. Это и на другие рынки энергоносителей переносят, может быть тестируют… Я согласен в целом, что любая реформа, которая проводится очень быстро, проводится со словом объединение, она для рынка, естественно, ничего хорошего не несёт. Более того, коррупционные издержки от госкомпаний оказываются для страны в целом, скажем, более масштабными по суммам, чем если бы это как-то рынок регулировал. Какая альтернатива есть тому, что происходит сейчас и, как вы думаете, в итоге закончится эта реформа?
Алексей Преснов:
Альтернатива… Я бы сказал, что нужно приостановить всю эту историю. Пока у них лицензии приостановлены, давайте всё-таки посмотрим как это сделать правильно. Да, обратиться в том числе к российскому опыту. При этом часто говорят, мол, мы не хотим обращаться, вот в России это не так. Надо обратиться, потому что Россия — это одна из немногих, наверное, стран, которая прошла определенный путь, сделала кучу ошибок, наступила на кучу граблей и которая, в общем-то может вам показать, что вот сюда не надо наступать, вот на эти грабли не надо. Поэтому вот здесь понятно, что нужно сделать. Вы сказали про ступенчатые тарифы на газовом рынке, здесь то же самое. В России сейчас как раз вводят эти ступенчатые тарифы. То есть, если ты потребляешь определённое количество, соответственно платишь по низкому тарифу, а если греешь воду в своем бассейне в загородном доме электричеством, то и платишь больше по более высокому тарифу. Это трудно администрировать, это более сложно и у вас в чем проблема-то ещё, у вас нет счётчиков этих почасовых, системы АСКУЭ (Система учета энергоресурсов АСКУЭ, — Прим. ред.). Вот этим и надо заниматься, стимулировать это. Власти говорят, это проблема, я слышал такой аргумент от представителя КРЕМа (Комитет по регулированию естественных монополий МНЭ РК) на одной из передач, он сказал, что розничного рынка электроснабжения нет и во многих развитых странах — и ничего страшного. Он где-то прав. Он приводит в пример Соединенные Штаты, где действительно во многих юрисдикциях нет рынка, но там где либерализованные юрисдикции, там рынок в электроснабжении существует, но он очень мало развит. Также, кстати говоря, как и в Европе.
Розничный рынок в в Европе и США
Чтобы было более понятно обратимся к сравнению особенностей розничного рынка электроэнергетики в Европе и России. Соединенные Штаты рассматривать не будем, потому что российский опыт очень похож на американский, модель похожа, российская модель была взята из американских прототипов. Как устроен российский рынок? Есть генерация, магистральные сети (то что у вас называется КЕГОК), распределительные сети (то что у вас называется РЭК), малые сети и дальше это все выходит на розничный рынок.
У нас производство электроэнергии и мощности, генерирующие компании — это конкурентная среда, сети, коммерческая инфраструктура — государственный контроль, и дальше сбыт — это тоже конкурентная среда. В России это устроено так. Это так называемая узловая модель, где цены формируются в узлах оптового рынка и они учитывают не только производство электроэнергии, мощность электростанции, но и пропускную способность сети. Учитывая ситуацию, когда, допустим, у тебя электростанция мощная, а передать не можешь, как например, то, что у вас происходит в южной зоне в Казахстане, в Алматы и так далее, когда на севере у вас избыток, но передать вы можете только 2,1 ГВт. Хотя на севере производство избыточное, а на юге дефицит. То же самое и в России, только у вас как бы это разделено на три зоны, а в России каждый узел считается, как в Америке, потому что из Америки модель взята. И для того, чтобы эту модель как-то привязать к розничному рынку, сделали гарантирующих поставщиков по границам региона, внутри которого находится крупный потребитель. Внутри региона может находиться еще один гарантирующий поставщик, который не имеет доступа до других сетей. Но крупный потребитель и внутренний гарантирующий поставщик не могут свободно переходить друг к другу потому что узлы разные и, соответственно, цены разные. Поэтому конкуренция очень ограничена, ликвидности нет рынка.
Олжас Байдильдинов:
Конкуренция ограничена, но она есть.
Алексей Преснов:
Она есть, но очень слабая. Как она образуется? Крупный потребитель, чтобы сократить свои расходы на электроэнергию, не покупать ее у гарантирующего поставщика, выходит на оптовый рынок, обвязывает все точки поставки сложным учетом, который передает в режиме реального времени все параметры и на биржу, и в совет рынка, и так далее — в Москву, короче говоря. При этом он ещё снабжает электроэнергией, как правило, моногород какой-то (и он его тоже обвязывает). То есть, он конкурирует внутри пространства из (ближайших к нему — прим. ред.) узлов, а через них перейти не может.
В середине десятых годов предлагалась модель “Единая группа точек поставки”, включающая более простые требования для учёта, но это не прошло и в итоге конкуренция очень ограничена.
В Европе устроено как в Казахстане. Там есть зоны, в которых, условно считается, что сетевых ограничений нет. В Швеции, например, несколько зон, в Финляндии одна зона, в Латвии одна. В Казахстане-то фактически три зоны, но единый закупщик их усреднил. В пределах одной зоны потребители легко переходят, потому что считается, что никаких ограничений нет. Но если мы посмотрим количество и долю гарантирующих поставщиков на рынке европейских стран, то мы увидим, во многих странах доля на рынке не опускается ниже 45%, за исключением Турции, у неё доля меньше гораздо. А если мы посмотрим по количеству, то их тоже очень немного, максимум пять-шесть, а в некоторых странах одна-две, в Турции, четыре гарантирующих поставщика. Это говорит о том, что гарантирующие поставщики в основном остаются главными поставщиками, как и у вас — у вас было 18%. Поэтому, это нормально, конкуренция есть.
Если мы посмотрим количество переходов, то есть смены поставщиков электроэнергии в Европе (рассматриваем страны, у которых таких переходов более 10%), то больше всего переходов, то есть конкурентную возможность сменить поставщика имеют в Норвегии, Испании, Бельгии, Финляндии, Франции. Все остальные не переходят. То есть, во Франции 90% сидят у гарантирующих поставщиков и никто никуда не переходит, поэтому говорить о том что конкуренция на розничном рынке — это что-то такое главное, неправильно.
Почему рынок должен быть конкурентным
С другой стороны, без этого чего у вас не будет? У вас не будет развития сервиса. Потому что конкуренция на розничном рынке, как Сергей правильно сказал, она, в основном, не монетарная, то есть не ценовая, так как расходы на сбыт примерно у всех одинаковые. В основном, это услуги и дальнейшее развитие энергетики. Сейчас у всех потребителей появляется все больше и больше возможностей экономить. Кто этим всем занимается? Этим не может заниматься один потребитель, он не может этим заниматься потому, что он, во-первых не квалифицированный, он не понимает, как это делать. Вот этой агрегацией спроса, тем что называется demand response, уменьшением спроса в момент пика, что экономит ресурсы всей энергосистемы, благодаря чему не нужно строить дорогие станции и так далее, развитием ВИЭ (возобновляемой энергии, — прим. ред.).
Например, вы живете в Астане не можете там себе поставить солнечную батарею (ну, на балконе можете), но как это работает в более развитых странах? Они строят так называемые солнечные парки на окраине где-то, где вы являетесь акционером. Кто этим управляет? Как раз энергосбытовая компания, они это продают на рынок. Это всё так называемые распределенные ресурсы или по-английски distributed energy resources (DER), очень часто сейчас можно встретить эту аббревиатуру. Всё это как раз розничный рынок и вот эти вот поставщики электроэнергии. Когда вы их ликвидируете, у вас начинается — Сеть.
Сеть вообще ни в чем не заинтересована, она заинтересована в надежности. С точки зрения надежности, если вы ставите солнечную панель и генерируете еще электроэнергию в определенные часы — да зачем оно нужно, у меня там релейная защита. В итоге наступает стагнация и полная деградация всей отрасли, потому что вот эти поставщики розничные, они бы трансформировались эволюционным образом в представителей массовых потребителей. Потому что массовые потребители, в отличии от генерации, в отличии от сетей, от крупных потребителей не имеют своего представительства на рынке. У вас власть сказала, они нам не нужны, мы их убираем, мы все будем делать в ручном режиме.
Почему не получится вернуться назад
Олжас Байдильдинов:
Как вы считаете, это модель — она насколько? Навсегда или, может быть, поймут что она ошибочна?
Алексей Преснов:
У вас говорится, к 2029 году по указу о либерализации экономики мы выровняем тарифы…
Олжас Байдильдинов:
Постепенно…
Алексей Преснов:
Но это не постепенно, на это у вас осталось пять лет. Россия с 98-го года по нынешней 24-й не решила эту проблему, хотя и решает постепенно. Вы говорите, нет, мы за ближайшие пять лет все выровняем. При этом есть планы построить еще одну энергосистему, даже больше чем энергосистему. Соответственно, кто-то же это будет оплачивать. Если вы это строите, значит соответственно тарифы будут так или иначе расти. Ну, пока вы говорите, это отрезали а потом как-то сделаем. К 1 января, насколько я понимаю, они планируют полностью ликвидировать и гарантирующих поставщиков тоже, то есть всё передать в РЭКи и всё. Если вы это сделаете, то вернуться, прокрутить фарш назад, будет очень сложно. Да во-первых, никто уже не поверит никогда. Вот те люди, которые, как говорят, хулиганили или бизнесмены, которые создавали этот сектор, да они сейчас потеряют всё и соответственно потом кто-то придет через пять лет и скажет, давайте снова — нет, этого не будет. Поэтому, мне кажется, сейчас нужно немножко притормозить всё это дело, лицензии только лишь приостановлены, сесть, за лето разобраться с этой историей, куда двинуть эту “перекрёстку”, то есть, тем или иным образом её распределить равномерно.
Можно ли сделать лучше
Наилучший путь — это через социализированный ресурс сети. Потому что по сети электроны бегут и им всё равно для кого они там бегут, для населения они будут бежать по более дешевому тарифу, для остальных по более дорогому и у вас все выровняется и будет развиваться эволюционным путем. Если там действительно, как говорят, где-то на квартире сидят директор и бухгалтер, какие-то квитки выписывают, значит это вообще не технологичная сфера. Тут один, кстати, представитель в программе “Дневная смена” говорил, что это не технологичная сфера — он глубоко неправ. Это очень технологично, потому что в основном это IT-программы. Много электричества купить оптом, а продать в розницу, причем это товар, который ты не можешь где-то хранить — это довольно сложная IT-задача. И там как раз все эти технологии развиваются. Это то, о чем говорит Сергей, что они смотрят в смартфон, выбирают тариф… Это как бы внешняя сторона — смотреть в смартфон и выбирать тариф, но все то, о чем я уже сказал — все эти смарт-грили, ВИЭ, развитие ветропарка, продажа на рынок — там очень много технологий, поэтому это бы у вас развивалось и давало в том числе рабочие места. Но все это нужно делать вкупе с развитием рынка в целом.
Говорить о том, что розничный рынок надо развивать, а все остальное оставлять так как есть, это тоже неправильно. И, кстати говоря, выполнить все эти планы, построить еще одну энергосистему за ближайшие 10 лет без настоящего конкурентного рынка в стране будет очень сложно и очень не оптимально. Если вы это не поймёте и не сделаете, то на грабли вы будете наступать, расходы у вас будут абсолютно лишние, конкуренция в генерации будет отсутствовать, ну и так далее, всё это как бы в комплексе.
Олжас Байдильдинов:
Ну и контролировать это наверное тоже довольно сложно будет.
Алексей Преснов:
Вы как рыночник понимаете, что цена в любой отрасли — это главный показатель. На сегодняшний день цена в Казахстане выше чем в России, при том что в России избыток, Россия снабжает вас, практически все дефициты закрывает, балансирование осуществляет энергосистемы, потому что у КЕГОКа нет собственного балансирования вот этих средств. Почему это происходит? Вывод простой. Россия какой-то путь прошла, с ошибками и так далее, но в основном домашнее задание было сделано, я так оцениваю — “на троечку”. А вам его задали примерно в то же самое время, вы что-то ходили, ходили там после 2009 года, сказали — не будем этим заниматься и занялись ручным управлением, а в итоге, значит, “двойка” Казахстану.
Олжас Байдильдинов:
Я где-то через месяц вот какое мнение хотел бы у вас услышать. У нас там понятно, три зоны, причем западная “оторвана” и до сих пор толком не присоединена, мне хотелось бы от вас, как от человека большим опытом, бэкграундом, услышать — а в каких регионах России получилось сделать что-то, на что можно равняться? Потому что там почти 90 субъектов Федерации и везде разная специфика. Я думаю, что где-то получилось лучше, чем например действующая какая-то модель.
Алексей Преснов:
В России как бы централизованная модель, в общем-то куда вы и пошли сейчас, с самого начала централизованный рынок строился и поэтому выделить там что-то довольно сложно. Когда рынок централизованный, все обязаны участвовать. В России существуют так называемые неценовые зоны. Две ценовые зоны, на сегодняшний день это Европа-Урал и Сибирь…
Олжас Байдильдинов:
Но об этом в следующей передаче, если позволите, Алексей.
Алексей Преснов:
Поэтому, отвечая на вопрос коротко, там где рынок состоялся — в двух ценовых зонах — там лучше. Там где он не состоялся, в европейской части это Архангельск, Коми, Дальний Восток полностью вне рынка сейчас. Все понимают, нет рынка — все, проблемы. Там где рынок состоялся, вот в этих зонах, там проблем меньше.
Олжас Байдильдинов:
Большое спасибо вам, Алексей. Подчеркну тезис нашего гостя, что в любом случае нужен рынок — это раз, а второе — мы можем двигаться (имеется в виду казахстанская энергосистема), не наступая на грабли, которые уже прошла Россия. То есть, мы могли бы учиться чему-то у рынка, который уже более, наверное, динамично развивается, судя по цене опять-таки. Ну и опять-таки здесь по модели рынка, по функционированию есть большое количество вопросов, предложений в том числе у группы Алексея Преснова. Тема важная, тема, которая, может быть, сейчас не очень у нас в фокусе, но тем не менее электроэнергия и то что с этим связано — это основа экономики, основа промышленности и от того как будет развиваться энергосистема зависит очень многое. В отчетах Всемирного банка говорится о том что Казахстан возможность по релокации производств из России не использовал. Предприятия были готовы идти в Казахстан но, а) не оказывалось электроэнергии, газа и так далее и б) не соответствовала инфраструктура, в том числе логистика. Это всё нужно делать, особенно с учётом того, что наш глава государства поручил удвоить ВВП к двадцать девятому.
